Стихотворения

 

 

Так вот в ушах и долбит и стучит это:

Tи-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

Мысли с рыданьями ветра сплетаются,

Поезд гремит, перегнать их старается...

 

Чудится, еду в России я...

Тысячи верст впереди.

Ночь неприютная, темная.

Станция в поле... Огни ее —

Глазки усталые, томные

Шепчут: «Иди...»

 

Страх это? Горе? Раздумье? Иль что ж это?

Новое близится, старое прожито...

Прожито — отжито. Вынуто — выпито...

Tи-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

 

Чудится степь бесконечная...

Поезд по степи идет.,

В вихре рыданий и стонов

Слышится песенка вечная.

Скользкие стены вагонов

Дождик сечет.

 

Песенкой этой все в жизни кончается,

Ею же новое вновь начинается,

И бесконечно звучит и стучит это:

Tri-та-та... та-та-та... та-та-та... тй-та-та...

 

Странником вечным

В пути бесконечном

Странствуя целые годы,

Вечно стремлюсь я,

Верую в счастье,

И лишь в ненастье

В шуме ночной непогоды

Веет далекою Русью.

 

Мысли с рыданьями ветра сплетаются,

С шумом колес однотонным сливаются,

И безнадежно звучит и стучит это:

Ти-та-та... та-та-та... та-та-та... ти-та-та...

 

В поезде между Парижем и

Тулузой. 1901

 

В ЦИРКЕ

 

Андрею Белому

 

Клоун в огненном кольце.

Хохот мерзкий, как проказа.

И на гипсовом лице

Два горящих болью глаза.

 

Лязг оркестра, свист и стук.

Точно каждый озабочен

Заглушить позорный звук

Мокро хлещущих пощечин.

 

Как огонь подвижный круг.

Люди — звери, люди — гады,

Как стоглазый, злой паук,

Заплетают в кольца взгляды.

 

Все крикливо, все пестро...

Мне б хотелось вызвать снова

Образ бледного, больного,

Грациозного Пьеро.

 

В лунном свете с мандолиной

Он поет в своем окне

Песню страсти лебединой

Коломбине и луне.

 

Хохот мерзкий, как проказа:

Клоун в огненном кольце.

И на гипсовом лице

Два горящих болью глаза.

1903

 

 

РОЖДЕНИЕ СТИХА

 

Бальмонту

 

 

 

В душе моей мрак грозовой и пахучий...

Там вьются зарницы, как синие птицы...

Горят освещенные окна...

И тянутся длинны,

Протяжно-певучи

Во мраке волокна...

О, запах цветов, доходящий до крика!

Вот молния в белом излучьи...

И сразу все стало светло и велико...

Как ночь лучезарна!

Танцуют слова, чтобы вспыхнуть попарно

В влюбленном созвучьи.

Из недра сознанья, со дна лабиринта

Теснятся виденья толпой оробелой...

И стих расцветает цветком гиацинта,

Холодный, душистый и белый.

1904

 

 

Балтрушайтису

К твоим стихам меня влечет не новость,

Не яркий блеск огней:

В них чудится унылая суровость

Нахмуренных бровей.

 

В них чудится седое безразличье,

Стальная дрема вод,

Сырой земли угрюмое величье

И горько сжатый рот.

1903

 

 

КАСТАНЬЕТЫ

 

О. С. Муромцевой

 

Небо запуталось звездными крыльями

В чаще ветвей. Как колонны стволы.

Падают, вьются, ложатся с усильями

По лесу полосы спета и мглы.

 

Чу! по оврагам лесным — буераками

Рвется охота... и топот, и звон.

Ночью по лесу, гонимый собаками,

Мчится влюбленный Олень-Актеон.

 

Ходит туман над росистой поляною,

Слабо мерцает далекий ледник.

К красной сосне, словно чернью затканною,

Кто-то горячей щекою приник.

 

Грустная девочка — бледная, страстная,

Складки туники... струи серебра...

Это ли ночи богиня прекрасная —

Гордого Феба сестра?

 

Топот охоты умолк в отдаленьи.

Воют собаки, голодны и злы.

Гордость... и жажда любви... и томленье...

По лесу полосы света и мглы.

1902

 

Е. С. Кругликовой

 

Из страны, где солнца свет

Льется с неба жгуч и ярок,

Я привез себе в подарок

Пару звонких кастаньет.

Беспокойны, говорливы,

Отбивая звонкий стих,—

Из груди сухой оливы

Сталью вырезали их.

Щедро лентами одеты

С этой южной пестротой;

В них живет испанский зной,

В них сокрыт кусочек света.

И когда Париж огромный

Весь оденется в туман,

В мутный вечер, на диван

Лягу я в мансарде темной,

И напомнят мне оне

И волны морской извивы,

И дрожащий луч на дне,

И узлистый ствол оливы,

Вечер в комнате простой,

Силуэт седой колдуньи,

И красавицы плясуньи

Стан и гибкий и живой,

Танец быстрый, голос звонкий

Грациозным и простой,

С этой южной, с этой тонкой

Стрекозиной красотой.

И танцоры идут в ряд

Облитые красным светом,

И гитары говорят

В такт трескучим кастаньетам,

Словно щелканье цикад

В жгучий полдень жарким летом.

Mallorca. Valdemosa

Июль 1901

 

 

КОГДА ВРЕМЯ

ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ

 

<ИЗ ЦИКЛА>

 

Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.

Вечность лишь изредка блещет зарницами.

Время порывисто дует в лицо.

Годы несутся огромными птицами.

 

Клочья тумана... вблизи... вдалеке...

Быстро текут очертанья.

Лампу Психеи несу я в руке -

Синее пламя познанья.

 

В безднах скрывается новое дно.

Формы и мысли смесились.

Все мы уж умерли где-то давно...

Все мы еще не родились.

1904

 

Быть заключенным в темнице мгновенья,

Мчаться в потоке струящийся дней.

В прошлом разомкнуты древние звенья.

В будущем смутные лики теней.

 

Гаснуть словами в обманных догадках,

Дымом кадильным стелиться вдали.

Разум запутался в траурных складках,

Мантия мрака на безднах земли.

 

Тени Невидимых жутко громадны,

Неосязаемо близки впотьмах.

Память — неверная нить Ариадны —

Рвется в дрожащих руках.

 

Время свергается в вечном паденьи,

С временем падаю в пропасти я.

Сорваны цепи, оборваны звенья —

Смерть и Рожденье — вся нить бытия.

1905

 

И день и ночь шумит угрюмо,

И день и ночь на берегу

Я бесконечность стерегу

Средь свиста, грохота и шума.

 

Когда ж зеркальность тишины

Сулит обманную беспечность,

Сквозит двойная бесконечность

Из отраженной глубины.

1903

 

Валерию Брюсову

 

По ночам, когда в тумане

Звезды в небе время ткут,

Я ловлю разрывы ткани

В вечном кружеве минут.

Я ловлю в мгновенья эти,

Как свивается покров

Со всего, что в формах, в цвете,

Со всего, что в звуке слов.

 

Да, я помню мир иной —

Полустертый, непохожий,

В вашем мире я - прохожий,

Близкий всем, всему чужой.

Ряд случайных сочетаний

Мировых путей и сил

В этот мир замкнутых граней

Влил меня и воплотил.

 

Как ядро к ноге прикован

Шар земной. Свершая путь,

Я не смею, зачарован,

Вниз на звезды заглянуть.

Мир отрывочен и пуст...

Непривычно мне сознанье

Знать его как сочетанье

Лишь пяти отдельных чувств.

Что одни зовут звериным,

Что одни зовут людским —

Мне, который был единым,

Стать отдельным и мужским!

 

Вечность с жгучей пустотою

Неразгаданных чудес

Скрыта близкой синевою

Примиряющих небес.

Мне так радостно и ново

Все обычное для вас —

Я люблю обманность слова

И прозрачность ваших глаз.

Ваши детские понятья

Смерти, зла, любви, грехов —

 

Мир души, одетый в платье

Из священных, лживых слов.

 

Гармонично и поблекло

В них мерцает мир вещей,

Как узорчатые стекла

В мгле готических церквей...

В вечных поисках истоков

Я люблю в себе следить

Жутких мыслей и пороков

Нас связующую нить.

 

Когда ж уйду я в вечность снова?

И мне раскроется она,

Так ослепительно ясна,

Так беспощадна, так сурова

И звездным ужасом полна!

1903

 

 

РУАНСКИЙ СОБОР

 

Руан 24 июля 1905 г.

 

Анне Рудольфовне Мипцловой

 

I. НОЧЬ

 

Вечер за днем беспокойным.

Город, как уголь, зардел,

Веет прерывистым, знойным,

Рдяным дыханием тел.

 

Плавны, как пение хора,

Прочь от земли и огней

Высятся дуги собора

К светлым пространствам ночей.

 

В тверди сияюще-синей,

В звездной алмазной пыли,

Нити стремительных линий

Серые сети сплели.

 

В горний простор без усилья

Взвились громады камней...

Птичьи упругие крылья —

Крылья у старых церквей!

1907

 

 

II. ЛИЛОВЫЕ ЛУЧИ

 

О, фиолетовые грозы,

Вы - тень алмазной белизны!

Две аметистовые Розы

Сияют с горней вышины.

 

Дымится кровь огнем багровым,

Рубины рдеют винных лоз,

Но я молюсь лучам лиловым,

Пронзившим сердце вечных Роз.

 

И я склоняюсь на ступени,

К лиловым пятнам темных плит,

Дождем фиалок и сирени

Во тьме сияющей облит.

 

И храма древние колонны

Горят фиалковым огнем.

Как аметист, глаза бессонны

И сожжены лиловым днем.

1907

 

III. ВЕЧЕРНИЕ СТЕКЛА

 

Гаснет день. В соборе все поблекло.

Дымный камень лиловат и сер.

И цветами отцветают стекла

В глубине готических пещер.

 

Темным светом вытканные ткани,

Страстных душ венчальная фата,

В них рубин вина, возникший в Кане,

Алость роз, расцветших у креста,

 

Хризолит осенний и пьянящий,

Медь полудней — царственный янтарь,

Аметист — молитвенный алтарь,

И сапфир испуганный и зрящий.

 

В них горит вечерний океан,

В них призыв далекого набата,

В них глухой, торжественный орган,

В них душа стоцветная распята.

 

Тем, чей путь таинственно суров,

Чья душа тоскою осиянна,

Вы — цветы осенних вечеров,

Поздних зорь далекая Осанна.

1907

 

 

IV. СТИГМАТЫ

 

Чья рука, летучая как пламень,

По страстным путям меня ведет?

Под ногой не гулкий чую камень,

А журчанье вещих вод...

 

Дух пронзают острые пилястры,

Мрак ужален пчелами свечей.

О, сердца, расцветшие, как астры,

Золотым сиянием мечей!

 

Свет страданья, алый свет вечерний

Пронизал резной, узорный храм.

Ах, как жалят жала алых терний

Бледный лоб, приникший к алтарям!

 

Вся душа - как своды и порталы,

И, как синий ладан, в ней испуг.

Знаю вас, священные кораллы,

На ладонях распростертых рук!

1907

 

 

V. СМЕРТЬ

 

Вьются ввысь прозрачные ступени,

Дух горит... и дали без границ.

Здесь святых сияющие тени,

Шелест крыл и крики белых птиц.

 

А внизу, глубоко — в древнем храме

Вздох земли подъемлет лития.

Я иду алмазными путями,

Жгут ступни соборов острия.

 

Под ногой сияющие грозди —

Пыль миров и пламя белых звезд.

Вы, миры,— вы огненные гвозди,

Вечный дух распявшие на крест.

 

Разорвись завеса в темном храме,

Разомкнись лазоревая твердь!

Вот она, как ангел, над мирами,

Факел жизни — огненная Смерть!

1907

 

 

IV. ПОГРЕБЕНЬЕ

 

Глубь земли... Источенные крипты.

Слышно пенье,— погребальный клир.

Ветви пальм. Сухие эвкалипты.

Запах воска. Тление и мир...

 

Здесь соборов каменные корни.

Прахом в прах таинственно сойти,

Здесь истлеть, как семя в темном дерне,

И цветком собора расцвести!

 

Милой плотью скованное время,

Своды лба и звенья позвонков

Я сложу, как радостное бремя,

Как гирлянды праздничных венков.

 

Не придя к конечному пределу

И земной любви не утоля,

Твоему страдающему телу

Причащаюсь, темная земля.

 

Свет очей — любовь мою сыновью

Я тебе незрячей отдаю

И своею солнечною кровью

Злое сердце мрака напою.

1907

 

 

VII. ВОСКРЕСЕНЬЕ

 

Сердце острой радостью ужалено.

Запах трав и колокольный гул.

Чьей рукой плита моя отвалена?

Кто запор гробницы отомкнул?

 

Небо в перьях — высится и яснится...

Жемчуг дня... Откуда мне сие?

И стоит собор — первопричастница

В кружевах и белой кисее.

 

По речным серебряным излучинам,

По коврам сияющих полей,

По селеньям, сжавшимся и скученным,

По старинным плитам площадей,

 

Вижу я, идут отроковицами,

В светлых ризах, в девственной фате,

В кружевах, с завешенными лицами,

Ряд церквей — невесты во Христе.

 

Этим камням, сложенным с усильями,

Нет оков и нет земных границ?

Вдруг взмахнут испуганными крыльями

И взовьются стаей голубиц.

1907